ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Опираясь на перевод Щепкиной-Куперник, Радовский создал в том же стиле поэтической ритмической прозы абсолютно контрастный текст — антипьесу, где уничтожается благодаря знаниям и таланту автора сама возможность двойственной интерпретации иудея.

Злата Зарецкая

АЛЕКСАНДР РАДОВСКИЙ. ПЬЕСА «ГЛАЗАМИ ШЕЙЛОКА» В СПОРЕ С ШЕКСПИРОМ

К вопросу об идентичности в русско-израильской драматургии

Идентичность, самоопределение — краеугольная проблема бывших советских иудеев , ищущих ответов на экзистенциальные вопросы своего бытия. Трагедия раздвоенности, хаос ориентаций были присущи им, увлеченными идеями ХАСКАЛЫ, освободившимся из гетто, образованным и потерявшимся… «Кто мы — евреи?— говорит герой пьесы Д. Бен-Арье 1913 г. «Разбитые скрижали» — Не евреи и не русские… Нечто беспочвенное и больное… Вы знаете Лермонтова, Пушкина, Байрона, Гете, но не Песнь Песней Соломона, не знаете, что у нас был Иегуда Галеви, Ибн Гвироль…»

Колебания между своим и чужим, кодами мышления страны исхода и еврейскими, шифрами культуры прошлого и настоящего, и в итоге осознание своей индивидуальности, особого пути к Храму запечатлелись в литературе для театра в Эрец Исраэль от Авраама Высоцкого с его пьесой Кровь Макавеев 1921 г., где он по его словам к Горькому «мечтал быть частью русской литературы», до Марка Азова с его российско-израильской Библейской трилогией 1997-2003, где он в перспективе воина ВОВ и «рыцаря еврейской истории» ощутил себя пророком, подобно Йешаяху или Йермияху предупреждающим человечество…

В 2022 г. вышли две мои книги «Русская драматургия Израиля 1970-2020 г.» и «Драматургия без границ», где все 60 авторов отвечали на вопрос о самоидентификации, анонсируя свои тексты. Среди осознанных самым художественно убедительным оказался Александр Радовский Этот «неизвестный гений, чьими пьесами мы зачитывались в самиздате» по словам М. Хейфеца (его тексты Исход, Братья и Сестры появились в подпольном журнале «Евреи в СССР» у Александра Воронеля), автор, ценимый Бродским, Эткиндом, Максимовым, режиссером БДТ, собиравшимся с ведома Товстоногова ставить его, если бы задержался…

Но «я предпочел свободу и в сентябре 1973 с семьей уже был в Израиле и почувствовал себя счастливым!» В состоянии эйфории он начал писать стихи на иврите и продолжил пьесы на русском: позиция наблюдателя, интеллектуала и судьи требовала абсолютной языковой свободы, которой в Лашон Ха Кодеш ему достигнуть не удалось… Победитель международного конкурса «Весь мир театр 2020», он смог опубликовать в 2005 лишь одну книгу «Правда о Гамлете». Она не вместила и четверти его драматургии, которую Александр Володин назвал «вещью вне времени…» «Былое было белое», «Звезды и тернии», «Эвридика или Там за дверью», «Кто есть кто!», «Странные приключения в дому Шапиро», «Мина», «Сомнамбулы», «Часы и мастер», «Зачем?», «Четвертая причина»… Используя традиции русского критического реализма и знание еврейской истории и современности, ощущая себя наследником классической российской традиции и частью иудейской религии и культуры, он, (как и Нина Воронель, Ефим Гаммер, Арье Элкана, Евгений Арье, Ирина Горелик…) создал произведения нового «третьего искусства». исторические актуальные философские драмы, где воссоединились и традиции толстовского погружения в глубины души человеческой и иудейская религиозная остраненность — способность осмысления себя и мира с точки зрения законов Создателя, растворенных в сознании героев.

Пьеса Александра Радовского «Глазами Шейлока» – пример такого нового русско-израильского искусства как плода от встречи культур. Она написана в 2011 г. в Петах-Тикве в противовес пьесе Шекспира «Венецианский купец», написанной в Лондоне между 1594-1596, напечатанной там в 1600-м. Опираясь на перевод Щепкиной-Куперник, Радовский создал в том же стиле поэтической ритмической прозы абсолютно контрастный текст — антипьесу, где уничтожается благодаря знаниям и таланту автора сама возможность двойственной интерпретации иудея. Он переосмыслил знаменитый текст с точки зрения Шейлока, воссоздал его еврейскую объемную историческую голограмму с перспективой в прошлое и в будущее, объясняющую многое, что Шекспиру не могло быть известно, однако угадывалось интуитивно.

Англия была уже 300 лет с 1290 очищена от евреев. Шекспир был свидетелем традиции: в средневековых мистериях и новеллах — еврей шут, карикатура на человека, которого в Венеции на карнавале возили в клетке как зверя. В 1594 в Лондоне он был свидетелем казни врача, сбежавшего из Португалии от инквизиции Родриго Лопеса, за клевету о желании убить королеву) Лопес — волк на латыни. У шекспировского героя по словам веселящейся молодежи— «волчье сердце»… На столичной сцене, шла пьеса Кристофера Марло «Мальтийский еврей», где дьявол еврей Бар Абба — Варрава издевался над бедными христианами.

На титульном листе издания 1600 — кровавый навет нето. «Наипревосходнейшая история венецианского купца. С чрезвычайной жестокостью жида Шейлока по отношению к вышеназванному купцу, выразившейся в намерении вырезать ровно фунт его мяса» Шекспир, конечно, не был столь однопланов, что отметил позже Пушкин, говоря о человечности, уме и чадолюбии его Шейлока. Английский «Венецианский купец» жив более 400 лет не случайно. Шекспир создал нейтральный шедевр, обратную духовную пирамиду, айсберг, чьи масштабы в глубине, пьесу в пьесе — на поверхности романтическую лирическую комедию о молодости , которая всегда права, побеждая старость. Пьесу, где мир — прекрасная иллюзия, где царствует вседозволенность во имя эпикурейского удовольствия — и потому картина лунной ночи любви завершает исходный текст. Даже монолог «Разве у еврея нет глаз…» воспринимался тогда как слабая попытка Шейлока оправдаться.

Трагедия иноверца — отца и человека здесь скрыта, зашифрована, как фон, обнаружившийся как главный лишь со временем и в зависимости от интерпретаторов.

Кто есть изначально еврей Шейлок? Жалкий клоун, кровожадное чудовище, бездушный дьявол, жаждущий христианской крови, измеряющий даже отцовские чувства дукатами или — Агасфер, жертва, иностранец, чужой, защищающий свою честь одинокий воин, никем не признанный божий посланник? Ответ дается по мере веры, глубины и таланта исполнителей…

Первый исполнитель Шейлока Ричард Бербеддж в 1596 г. в театре Глобус показал комического злодея , монстра в рыжем парике, длинным носом и гротескными жестами — зеркало Иуды из мистерий , жида из комедии Дель Арте.

Впервые через два столетия в 1814 в лондонском театре Друри Лейн Эдмунд Кин сбросил шутовской колпак и сыграл романтического мстителя за поруганную честь в духе байроновского Каина…

Традицию сочувственного изображения Ш продолжил Генри Ирвинг в 1879, в образе безвинного мученика, и Александр Гранах в театре «Шаушпил» в Мюнхене в 1920 в режиссуре Макса Рейнхардта, изобразивший еврея со своим традиционным пониманием добра и красоты, идишкайт, человека, исповедующего не ненависть, а эмпатию к ближнему как к самому себе, образ, иллюстрирующий главную идею Библии. Как писал Лион Фейхтвангер, в тем сильнее была «трагедия обманутого в своих правах еврея».

1933 г. с приходом Гитлера к власти Шейлок становится баррикадой для идеологических боев между нацистами и сионистами. Ибо и те, и другие восприняли шекспировскую историю с продажей мяса одинаково отрицательно!… Когда в 1936 г. немецкий еврей режиссер Леопольд Еснер, уже испытавший на себе фашистскую культурную политику, ставит «Венецианского купца» в театре Габима в переводе на иврит Шимона Халкина с Ахароном Мескиным и Шимоном Финкелем в роли Шейлока, которые играют героя, близкого как цабры к силе природы, еврея Зюса, увенчанного Короной Давида, в обществе несмотря ни на что разразился скандал! Начался суд над Шекспиром, виновным с точки зрения гордых цабр в том что показал еврея таким ничтожным, аморальным, жадным, бессердечным, что провоцирует погром… «Не страдает ли руководство Габимы психологическим мазохизмом? — писал судья Моше Зелигер.— Пьесу нужно ставить только антисемитам. Режиссеру с общечеловеческими гуманными убеждениями нет смысла обращаться к ней».

Нацисты придерживались того же мнения о пьесе Шекспира «Венецианский купец», и именно поэтому она была воспринята однозначно как вспомогательное средство для окончательного решения еврейского вопроса. Геббельс рекомендовал ее для всех театров гетто и концентрационных лагерях. Известно, что текст играли в Освенциме — евреи для нацистов, а в 1943 актер Вернер Краус в Бург театре в Вене представил Шейлока в образцовом антисемитском духе — карикатуру на восточно европейского еврея, злобную жирную хитрую крысу, жаждущую арийской крови, от которой надо очиститься», как от заразы…

Даже после Холокоста в государстве Израиль продолжается та же странная дискуссия — знак расколотого общества, колеблющегося между национальной гордостью, духовным самоутверждением и самоненавистью, чувством вины перед миром за свои победы и достижения, желанием стать, как все. Шекспировский герой — камертон израильского социума.

В 1994 г. на сцене Камерного театра режиссер Омри Ницан, и актер Йоси Грабер воссоздали в Шейлоке — еврея с большим сердцем и глубокими корнями, которые из души вырвать невозможно. Не исчезнувшие деньги, а украденное национальное и человеческое достоинство защищал он, требуя в качестве компенсации капитала — сердце насмешника. Побежденный, потрясенный логикой ненависти, «Шейлок» Й. Грабера уходил с суда несломленным непредателем: ограбленным, без кипы, но прижимая тайно к сердцу Тору — веру. В его трактовке еврей Шейлок — это Любовь, вынужденная защищаться такими волчьими средствами, чтобы выжить! Фактически он играл Судьбу детей Якова, где бы ни жили его сыновья!

Однако поставленный Иланом Роненом в «Габиме» в 2012 г. «Венецианский купец» с Яковом Коэном в роли Шейлока, напомнил зрителям о болезни еврейской самоненависти, ибо представил иудея как мелочное, трусливое, раздавленное ничтожество, схватившееся на суде за золотой крестик, как утопающий за соломинку. Раскованное до цинизма зрелище в духе Дель Арте о наказании еврея-мелкого гада была прекрасно воспринято на фестивале в Лондоне «мультикультурной» европейской публикой, но отвергнуто в 2013 в Берлине из-за неприемлемой для нынешних немцев, с их чувством военной вины, негативной, плакатной трактовкой иудея Национальным театром Израиля.

Вернуть достоинство своей национальной сцене — идея русско-израильской драмы А. Радовского «Глазами Шейлока»!

«Мы привнесли в сознание рабов понятие свободы»…

Свободы не только от других, но, главное, — от самих себя, от собственных страстей. Ведь это крайне тяжело: сто раз на дню свободно выбирать между добром и злом. И знать, что нет посредника между тобой и Богом. И никто на этом свете не вправе отпускать тебе грехи. А у них все просто: пошел к священнику, покаялся и получил прощение. И продолжаешь снова до следующей исповеди… И в этом мы для них живой укор, ведь Он нас выбрал напоминать рабам, что у свободы один источник — Бог. И именно за это нас ненавидят, ни за что другое.

Они находят тысячи причин, одна нелепее другой, для этой адской ненависти. Нас гонят из страны в страну, поносят, режут, жгут и грабят . И мы терпим, пока Господь произведет обещанный Великий Суд и все узнают, кого они веками распинали.»

Шейлок А. Радовского — манифест современного израильтянина, прошедшего советский духовный гулаг, и воспринявший иудейство, как путь к независимости и единению с собой и с миром. Верующий иудей и ученый — изобретатель, чьи открытия с патентами не менее важны в науке, чем в драматургии, он переакцентировал всю историю, описанную у Шекспира. Рассмотрев с точки зрения халахи, заповедей о том, что можно и что нельзя еврею по закону, показал ложность исходных данных шекспировского сюжета с точки зрения запретов на мясо с кровью, на процент от ссуд, на смену веры даже перед лицом смерти.

Радовский поставил Шейлока в исторический и культурный контекст эпохи и создал объемный психологический образ еврея и всей его семьи как зеркала испанского изгнания конца XVI века. Драматург исключил возможность двусмысленности, двойственности, неопределенности… Перед нами не развлекательная романтическая комедия в духе наивной игры с вольными трактовками — легкая «импровизация с фигой в кармане», но реалистическая высокая трагедия о главном в человеке во все времена: о Чести и Совести, несовместимых с подлостью и предательством, какими бы догмами, мифами или масками это ни прикрывалось! «Шейлок» Радовского — нормальный, заботливый, умный человек, благополучный и законопослушный еврей, избегающий публичности, тем более суда. У него богатое прошлое в Испании, он из Толедо. Его отец был там известным уважаемым всеми врачом. В Венеции он недавно… В нем свежи еще воспоминания о жизни в Испании, о судьбе его семьи, о брате Иосифе — марране, который из страха отошел от всех, оставив на память себе только семейный подсвечник с магендавидом. Его племянник Давид, подобно Колумбу, картограф, первооткрыватель Шейлок рад встрече с сыном Иосифа Микеле, художником, ищущим несмотря на инквизицию, правду о своих корнях, восстанавливающим благодаря Шейлоку свою идентичность… Джессика не предательница и воровка, как у Шекспира, а скромная душа, исповедующая любовь, страдающая от разрыва между равно дорогими ей отцом и мужем…

В пьесе Шейлок даже в шутку как у Шекспира не требует живодерства, не пишет вексель сердце за неуплату— просит лишь извинения прилюдно за насмешки. Антонио готов пойти на столь легкий договор, они с Шейлоком взаимно симпатизируют друг другу.

Тема кровавого навета разыгрывается у драматурга не как цель, но средство разоблачения подлости интриганов-, которые тайно подменяют соглашение друзей кровавым наветом, описанным Шекспиром. А.Радовский как бы снимает пленку времени, прочищает внутреннюю структуру «Венецианского купца», но, используя цитаты, как сквозь «сцену на сцене» объясняет современному зрителю, что же на самом деле там произошло?!

Антонио наивный, порядочный, добрый, прекрасный отец, равный по силе любви самому Шейлоку. В пьесе христианин и еврей — друзья, которые в реальности не собирались причинять друг другу вред. Но война убеждений приводит к тому, что Антонио невольно втянут в грязную интригу, с которой не согласен, знает, что договор о «фунте мяса» —ложь, но подтверждает свою подпись не в силах протестовать… Драматургу удалось воочию доказать, какая тонкая грань отделяет гуманиста, личность с сердцем и душой — от предателя и человеко ненавистника. Преображение друга во врага –высший момент этой трагедии об антисемитизме как неизжитой психической болезни.

В пьесе нет черно белого контраста иудеев и христиан, Радовский не идеализирует ни тех, ни других.

Драматург переносит акцент с поверхностной интриги на этическую суть конфликта на почве антисемитизма.

Текст «Глазами Шейлока», впервые создает образ еврея в реальной истории, в контексте не известных миру иудейских законов, привычных как норма для современного Израиля. Автор проявляет завуалированный смысл антисемитской интриги, воссоздает истинную голограмму культурных либералов с точки зрения просвещенного израильтянина, знатока истории и законов иудаизма. По мнению автора, они разрушают изначально базис пьесы.

Радовский создает историческую драму, убирает все противоречия, позволявшие столетиями трактовать «Венецианского купца» Шекспира как веселую игру по убиению жида-злодея, комедию разоблачения гада-масона, захватившего «экономическую власть» над невинными христианами. На уровне сюжета (еврей требующий мяса должника) — это манифест антисемитизма нетто, тень кровавого навета. Драматург исследует суть антисемитизма — жажду делегитимации еврея, Израиля в целом…

Сцена суда— у Шекспира — спланированный розыгрыш переодетых девиц Порции и Нериссы для проверки чувств своих избранников Бассанио и Ланчелота… Еврей у них не цель, а средство для достижения их личных любовных целей. Они играючи лишают злобного пса всего за кровожадность и отправляются в лунную ночь праздновать радости жизни…

У Радовского суд над Шейлоком превращается в разоблачение судей и моральную победу нищего одиночки, настаивавшего лишь на защите Имени-Дож Какая мерзость.

Шейлок: Мерзость? Потребовать, чтоб вместо уплаты долга сеньор Антонио публично извинился за оскорбления, мне нанесенные? Он ими осыпал меня перед людьми не выбирая слов. Меня и мой народ! Публично извиниться — это мерзость?

(Шейлок в этой пьесе еще не ведает, что вексель подменен интриганами)

Дож. Но ты здесь требуешь не извинения — фунт мяса отрезать от несчастного… Вот текст, тобой подписанный. (Шейлок читает и ему делается дурно)».

Потрясенный, он как обвиняемый произносит слово в свою защиту, превращая расправу в обвинение.

«Тот просто негодяй, кто подменил мне договор… Но не учел он однако. Священное писание — … А ведь для вас оно священно тоже, не правда ли?! Оно ведь запрещает отрезать мясо от живого, даже скотины, тем более от человека. И не только нам, евреям. Всем, даже язычникам. … Но этот негодяй забыл об этом…

Дож … Вы племя лживое.

Шейлок — Подавая жалобу, не думал я, что мне придется ответствовать за мой народ. Вы правы. Евреи народ упрямый. Жестоковыйный, как сказано в Священной Книге. Тут есть одно лишь но. … Мы терпим издевательства, грабеж, нас поливают грязью, но мы упрямы и не желаем подчиниться тем, кто несравненно сильнее нас. И все лишь из чистого упрямства? И на костер мы всходим из упрямства, и терпим пытки тоже из упрямства?… Вы в правду верите, что мы такие беспросветные болваны?

Господь сказал: Израиль — сын мой, не Иисус. .. Унизить нас вы можете, ограбить. Но отнять у нас Отца — не в Вашей власти! … А вы сына божьего распинаете из года в год. Упрямо век за веком.

Невежда думает: кузнец кладет железо в пылающий огонь и осыпает его ударами, чтоб наказать? Нет, он кует его и закаляет. Где все враги Израиля, что были во сто крат сильнее нас? Где египтяне, ассирийцы, Вавилон, где гордый Рим, властитель полумира? Все пали и исчезли. И новые мучители исчезнут вслед. А мы были, есть и будем. Господь нам это обещал…

А Вы сеньор Антонио! Как верующий в Бога мог так обесчестить свою душу?… Одно мне непонято, светлейший дож. Чтобы убить еврея, зачем Вам было затевать все это? Я готов. … Не первый я и не последний. И делайте со мною что хотите. Я презираю суд ваш!»

Нет загримированных дам, веселящейся молодежи и преследуемого черного шута Шейлока, как у Шекспира. Здесь есть реальная власть — дож Венеции, друзья банкрота, использовавшие его, чтобы поиздеваться над евреем, и сманипулированная, оболваненная публика, ожидающая аутодафе. Мистерия ненависти, шабаш расправы над евреем превращается у Радовского в суд жертвы над палачами, обвинительный приговор неестественному спектаклю антисемитизма, поддерживаемому слепой толпой зрителей, жаждущей зрелища казни…

«Эпилог.

Стража уводит Шейлока в сопровождении Грациано ( А он главный интриган, довольный, что розыгрыш удался и еврей унижен и обесчещен) На сцене лишь Антонио. Он в прострации Микеле. Шейлок остался жить, хоть нищ, но с честью. А ты хоть и без чести, но зато с деньгами. Сказать одно лишь слово короткое. Всего две буквы ДА. И распишитель 30000 тысяч.

Антонио. Этого ничего не было. Мне это все почудилось.. Почудилось (к Богу) Ты слышишь, этого не было!!!. Мне все привиделось! Мне только чудилось, мне только (Плачет… )

Сенатор. Было. Все это было.Как потеря девственности. В первый раз больно и стыдно, зато потом… зато… потом..»

Утонченному эстетизму, сценическому гедонизму, стилистической изощренности шекспировского сюжета о кровожадных евреях он противопоставил реальную историческую актуальную еврейскую точку отсчета = ценности исповедуемой героем божьей морали Шейлок Радовского нормальный, заботливый, умный человек, благополучный и законопослушный еврей, избегавший публичности, тем более суда. У него было богатое прошлое в Испании. Его отец в Толедо знаменитый врач, лечивший царственных особ. Племянник Давид, подобно Колумбу, картограф, первооткрыватель. Дочь не легкомысленная воровка как у Шекспира, а душа отца и жертва чувства к человеку иной веры, тоскующая, сохраняющая в чужом окружении свое еврейское естество: скромность, чистоту, безусловную и безграничную любовь.

Брат Иосиф остался после изгнания во Флоренции,

женился на христианке и стал марраном, связанным с прошлым лишь подсвечником с магендавидом. Его сын Микеле — художник находит в Шейлоке своего библейского Исаака, и по его такому же подсвечнику осознает, что Шейлок ему кровный родственник, Благодаря ему он просыпается, игнорируя страх инквизиции. В пьесе нет черно белого контраста иудеев и христиан, Шейлок не идеализирует ни тех ни других. Драматург переносит акцент с поверхностной интриги на суть конфликта на почве слепой ненависти, которая с его точки бунт против Бога…

«Мы для них живой укор. Он нас выбрал напоминать рабам, что у свободы один источник-Б-г.» Такой Шейлок не мог подписать договор о мясе с кровью из живого, ибо это изначально запрещено еврейскими законами о чистоте еды (о кашруте), которые Бог дал Израилю в пятикнижии Моисеевом. В пьесе он не требует живодерства — лишь извинения прилюдно за насмешки. Антонио готов пойти на столь легкий договор, они с Шейлоком взаимно симпатизируют друг другу. Тема кровавого навета разыгрывается в пьесе не как цель, но средство разоблачения подлости интриганов— антисемитов, которые тайно подменяют партнерское соглашение бизнесменов кровавым наветом, описанным Шекспиром. А.Радовский как бы снимает пленку времени, прочищает внутреннюю структуру «Венецианского купца», но, используя цитаты, как сквозь «сцену на сцене» объясняет современному зрителю, что же на самом деле там произошло?!

Антонио наивный, порядочный, добрый, прекрасный отец, равный посиле любви к близким самому Шейлоку. В пьесе христианин и еврей — друзья, которые в реальности не собирались причинять друг другу вред. Но война мифических убеждений приводит к тому, что Антонио невольно втянут в грязную лживую интригу, с которой не согласен, но подтверждает свою подпись не в силах протестовать… Драматургу удалось воочию доказать, какая тонкая грань отделяет гуманиста, личность с сердцем и душой от предателя и человеко ненавистника. Преображение друга во врага–высший момент этой трагедии об антисемитизме как неизжитой психической болезни. Прямо из зала суда еврея изгоняют, очищают «Венецию». Шейлок принимает приговор с достоинством, как уже известную ему судьбу, к которой был готов. Пьеса А. Радовского впервые в истории повествует о трагедии Антонио потрясенного и прозревшего «Венецианского купца», увидевшего мир наконец «Глазами Шейлока».

Драматург создал свою анти-пьесу в 2011 не без влияния оскароносного фильма Майкла Редфорда 2004 г. по Шекспиру,где гениальному не еврею Аль Пачино удалось передать актерски этот беспристрастный и беспощадный взгляд Шейлока на современный мир как призыв одуматься, очнуться от ненависти к Израилю.

Близок к концепции Радовского об уникальности обычного еврея как носителя искры божьей был и награжденный Золотой Маской спектакль Роберта Стуруа в театре ЕТСЕТЕРА 2000 г., где Александр Калягин продемонстрировал в своем Шейлоке — в стертом стандартами русском еврее — естественное без пафоса после оскорблений пробуждение идентичности , проявление стержня божественной души как самого прекрасного, что есть в нем как в человеке!…

Трагедия А. Радовского «Глазами Шейлока» заслуживает международного признания. Этот уникальный универсальный сценический текст , голос свободного израильтянина из России, просвечивающий своих героев взглядом наследника поколений, проложивших в страданиях и молитвах путь к Иерусалиму. Постановка этой пьесы для любого творца — дело профессиональной чести и масштаба таланта.